Если судить по формальным цифрам, то Россия прожила первый год коронавирусного кризиса не так плохо. По меркам текущего момента, конечно.
Глубина хозяйственного спада (4% или чуть больше) — на среднемировом уровне и вдвое меньше, чем в Евросоюзе. Инфляция более или менее под контролем, хотя рубль сыграл вниз. Платёжный баланс позитивен. Международные резервы на уровне исторических максимумов. Бюджетный дефицит велик, однако не фантастичен.
Но эта фасадная нормальность скрывает большие и хладнокровно принесённые жертвы. И является равнодействующей, по меньшей мере, четырёх радикальных зигзагов, проделанных экономической политикой наших властей. Вот они.
1. Обретение нефтеторговой скромности
Мартовская российско-саудовская ценовая война примечательна вовсе не первоначальным своим азартом, а той быстротой, с которой стороны её свернули. Мировой нефтерынок был готов рухнуть и без эпидемии, а уж когда грянул ковид, чванство своей энергетической сверхдержавностью стало полным анахронизмом и залогом внешнеторгового краха.
Стремительно достигнутый и проникнутый взаимным смирением компромисс опековцев с Россией многое спас. Особенно если вспомнить ужасы второго квартала 2020-го, когда нефтегазовые доходы российского бюджета уменьшились в два с половиной раза, выручка от нефтяного экспорта вышла на 16-летний минимум, а от газового — на 18-летний.
Зато сейчас, подбивая итоги 2020-го, видим, что физические объёмы экспорта нефти пришлось урезать лишь на одну восьмую, а среднегодовая цена барреля Urals съехала с $64 в 2019-м до $40 с хвостиком, то есть до уровня, уже пережитого в 2016-м. В результате российские доходы от экспорта минеральных продуктов уменьшились только на 40%. Новая скромность спасла российский экспорт. Он похудел, но не рухнул.
2. Неожиданный весенний локдаун
Некоторые знатоки наших обычаев с недоумением встретили введение у нас карантинов и ограничений хозяйственной деятельности, продлившихся до мая–июня.
Ведь приоритетом наших властей всегда была забота о бесперебойной работе экономики, а вовсе не о жизни и здоровье граждан. А уж из сегодняшнего дня этот локдаун смотрится просто загадочно. Тем не менее он состоялся и в апреле–мае отозвался спадом по меньшей мере на одну десятую, а с учётом особо пострадавшего теневого сектора — заметно больше.
Внутренним противоречием локдауна по-российски было то, что он блокировал десяткам миллионов людей получение доходов, но в очень малой мере возмещал им ущерб. Поскольку международные резервы государства близки к 40% ВВП, отказ потратить хотя бы небольшую часть из них выглядел скорее эмоционально-субъективным, чем трезво просчитанным.
На поддержке пострадавших бизнесов казна тоже экономила изо всех сил. Из-за исчерпания ресурсов у физических и юридических лиц локдаун должен был иссякнуть сам собой. Но по счастливой случайности его отмена совпала с концом первой волны ковида и выглядела поэтому как нечто рациональное.
3. Несвоевременный поворот к оптимистичному прожектёрству
Летом власти вообразили, что дела поворачивают в нормальное русло. Официально регистрируемая хозяйственная жизнь восстанавливалась, и была иллюзия, что быстро. Состоянием неформального сектора, тяжелейшие убытки которого никто не возмещал, наверху вообще не интересовались.
С июня по сентябрь сочинялся очередной план «выхода на траекторию устойчивого долгосрочного экономического роста». Трёхэтапный прожект охватывал остаток 2020-го и весь 2021 год и сулил стремительный расцвет. Пять обещанных казённых триллионов предполагалось взять из текущих бюджетных средств, не трогая резервы.
Очевидный утопизм этих мечтаний был сдобрен крупицей реализма: июльским указом выполнение прежних установок по «национальным проектам» и «национальным целям» было перенесено с 2024-го на далёкий 2030-й.
Оптимистичные начальственные ожидания исчерпали себя ещё до начала второй эпидемической волны. Уже в сентябре восстановительный рост практически прекратился.
Успех Китая, которому у нас решили подражать, повторить не удалось. Китайская экономика уже летом вернулась к уверенному подъёму. По общему итогу 2020-й станет для неё годом роста, а не спада. Гигантский экспорт этой страны увеличился ещё больше, откликаясь на мировые потребности ковидной эпохи, от планшетов до масок.
Что же до российской экономики, которая и до кризиса устойчиво стагнировала, то внутренних возможностей быстро восстановиться у неё просто нет. Не говоря о том, что в Китае эпидемия твёрдо взята под контроль, а у нас в последние месяцы 2020-го дело обернулось ровно наоборот.
4. Осенний отказ от локдауна
С сентября и особенно с октября вторая волна, куда более мощная, чем первая, накрыла страну. Надо было решать, как быть.
Вообще-то, опыт восточноазиатских стран показал, что лучшая защита от ковида — это не карантины и локдауны, а железно работающая система отслеживания и изоляции заражённых и их окружения. Видимо, это выглядит парадоксальным, но в России попытки наладить такого рода слежку лишь показали беспомощность государственной машины. И выбирать пришлось между введением и невведением локдауна.
И на этот раз решили уклоняться от него до последней крайности. Традиционный отказ тратить резервы соединился с неготовностью пережить ещё один крупный хозяйственный спад. Поэтому для финальных месяцев года был выбран, так сказать, инерционный сценарий экономической политики, просто игнорирующий эпидемию. Снижение производства в конце 2020-го всё равно произошло. Но гораздо более умеренное, чем весной.
Надо только знать о цене этой умеренности. Реальное, а не отчётное число погибших от эпидемии — это избыточная смертность (разница между общим числом умерших в апреле–декабре 2020-го и за тот же отрезок 2019-го). Точные подсчёты ещё впереди, но уже ясно, что меньше 200 тысяч не будет.
Вот такая оборотная сторона у макроэкономического курса, который совершил четыре зигзага и в 2020-м обернулся для России более лёгким, чем на Западе, хозяйственным спадом и более тяжёлой эпидемией.
Материал подготовлен для проекта Итоги — 2020
Выделите фрагмент с текстом ошибки и нажмите Ctrl+Enter
