Показ коллекции Viktor and Rolf на Неделе моды Haute Couture в Париже
Мэган Виртанен. «Как ты можешь это носить?» — такими возгласами встречают многие модные тенденции. Женщины визуально изменяют себе фигуру с момента, как придумали одежду. И каждое десятилетие появляется то, что трудно приживается. Зачем модельеры придумывают странные вещи и как общество реагирует на новинки — в материале РИА Новости.
«Почему в моде такие уродливые вещи?» — этот вопрос в последние годы звучит все чаще. Каждый подразумевает свое, но обычно имеют в виду вещи оверсайз или огромные кроссовки.
В попытках это объяснить можно сослаться на влияние хип-хопа или на современную «экономику внимания», где необходимость быть замеченным выходит на первый план. Также есть мнение, что женщина в вещах огромного размера выглядит маленькой и хрупкой, а это соответствует господствующему культу юности и тренду на инфантильность. Правда, столь же разумно звучит и строго противоположная точка зрения: таким образом тело визуально увеличивается и фигура выглядит более значительной. Так в чем же дело?
Чтобы ответить на этот вопрос, стоит пойти от обратного. Что чаще всего в таких диалогах вкладывается в понятие «красивые вещи», которым противостоит «уродство»? Наверное, приталенные, подчеркивающие естественные линии тела в духе моды 1970-х или 1930-х.
Впрочем, если разобраться, дамы первой половины тридцатых утягивали бедра, чтобы соответствовать модному идеалу фигуры, а женщины семидесятых ковыляли на огромных платформах.
Когда говорят о «страшной» обуви, подразумевают чаще всего сапоги-«луноходы» или современные кроссовки. Но каблуки-шпильки или туфли с зауженным носом тоже искажают пропорции. Дело только в том, что к ним уже привыкли.
Восхищение «женственностью» стиля нью-лук давно стало общим местом. «Женщина-цветок» Кристиана Диора или Жака Фата, с ее перетянутой талией, широкими юбками и покатыми плечами воспринимается как ушедший, но все еще желанный образ. Посмотрев пристальнее, мы увидим фигуру в корсете с утрированной линией талии и бедер.
Модель в костюме Кристиана Диора. 1947
Творцы конца сороковых — начала пятидесятых годов на деле вдохновлялись не самими реальными женщинами, а идеями XIX века, будь то стилизованный кринолин у Диора или имитация турнюра у Фата. Широкие бедра при тонкой талии бессознательно считываются как признак высокой фертильности, и эту модную линию принято связывать с послевоенным скачком рождаемости.
Стоит вспомнить и о втором значении широкой длинной юбки в европейской моде, будь то фартингейлы и вертугадо XVII или фижмы XVIII века. Воображаемая линия делила тело на две части: «обращенный к божественному» верх и «земной» низ.
Женское платье середины XVIII века
Торс аристократки словно держался на пьедестале огромной юбки, символизируя, что низменные плотские удовольствия ей чужды. Такие линии тоже уродуют тело. И вновь речь идет о привычке к искажению.
Идеалы формы и размера груди тоже не всегда остаются естественными. Линии бюстгальтеров-«пуль» пятидесятых годов, позднее вдохновивших Жан-Поля Готье на создание концертных костюмов для Мадонны, трудно назвать природными.
Мадонна в остроконечном бюстгальтере от Жан-Поля Готье. 1990 год
Можно сослаться на якобы извечное желание визуально увеличить грудь, но это входит в конфликт с идеалами 1920-х годов. Тогда выпускали специальные бандажи для утягивания всех выпуклостей и создания видимости модной «мальчишеской» фигуры.
Шестидесятые годы с их молодежной революцией и идеалом тела, приближенным к подростковому, тоже не жаловали женственные изгибы. Любителям седой древности, ссылающимся на некие благословенные времена, можно напомнить и про корсеты XVI-XVII веков, сдавливающие грудь и похожие на военные кирасы.
Традиционная одежда, ориентированная не на идеал, а на реальную женщину, могла бы быть названа «естественной», но, присмотревшись, мы видим модный ныне оверсайз. Полнота исторически была признаком богатства, так что крестьянская одежда не просто скрывала тело, а еще и имитировала его дородность. Например, в русской деревне ценились полные ноги, так что девушки надевали по нескольку пар шерстяных паголенков (длинных носков), чтобы щиколотки и икры выглядели шире.
За крайне редкими исключениями, каким бы ни был модный силуэт, он отвечает запросу времени и не слишком заботится о естественных линиях. Новая эстетика всегда кажется нехудожественной тем, кто воспитан на идеалах другой эпохи, но и эта «уродливая» одежда когда-то станет такой же привлекательной и даже романтичной в глазах потомков, как стали для нас кринолины XVIII века.
